Военное образование в России

Новости и учебные материалы

Эволюция военного искусства: развитие постоянных армий, Фридрих Великий, судьбы военного искусства в России - Генеральный штаб

Генеральный штаб

Семилетняя война выдвинула во всех армиях вопрос о генеральном штабе. Каждый полководец, еще в древности имел свой штаб, свой «дом». По мере усложнения военного дела и роста необходимости принимать решения по данным, лежащим вне фактического кругозора полководца, значение сотрудников росло. В 1515 году под Мариньяно швейцарские начальники уже пользовались картами. Макиавелли уже называет географию и статистику театра военных действий «императорскими знаниями», необходимыми полководцу; в помощь ему должен работать генеральный штаб из лиц разумных, знающих и с большим характером; этот штаб является докладчиком полководца и несет работу по разведывательной службе, по сбору и обеспечению картографическим материалом и по обеспечению продовольствием войск; разведывательная служба — войсковая и агентурная — должна быть организована уже в мирное время по отношению ко всем возможным противникам. Но передовые взгляды Макиавелли на сотни лет обгоняли действительный темп развития европейских армий. Офицеры генерального штаба почти не выделялись из общей массы адъютантов; фельдъегеря являлись колонновожатыми, инженеры рекогносцировали позиции и теснины и разбивали лагеря, топографы (инженер-географы) выполняли картографические работы; каждая армия имела, в общем, десять-двадцать специалистов этих категорий; на войне они и являлись ее генеральным штабом, но служба и подготовка их в мирное время вовсе не были упорядочены. Фридрих Великий, несмотря на те удобства, которые давала единоличному командованию линейная тактика, настолько остро почувствовал необходимость в надлежаще подготовленных помощниках, что после Семилетней войны взялся лично за их обучение; он сам выбрал 12 молодых, способных офицеров, имеющих некоторое представление о фортификации и съемке. Занятия — по два часа — происходили еженедельно во дворце (в Потсдаме или Сан-Суси); король начинал короткой лекцией, развивая какое-либо положение теории и иллюстрируя его военно-историческими примерами, и требовал вступления офицеров в дискуссию, после чего каждому давал задачу. Сохранившаяся тетрадка Рюхеля заключает несколько задач по тактике на прикрытие и ведение обозной колонны, на укрепление позиции на полк для прикрытия деревни, проект укрепленного лагеря на армию, описание Силезских гор, сочинения на различные военные темы, работы, имеющие характер рефератов военно-научных — и далеко не первоклассных — сочинений[33]. В конце XVIII столетия прусский генеральный штаб состоял из 15 офицеров и 15 топографов.

Тактика пехоты Фридриха Великого колебалась между чистым огнепоклонством и полным отрицанием значения огня. Несмотря на сохранение сомкнутости строя и на ведение огня исключительно залпами, по команде начальников, очевидцы боев Семилетней войны (Беренхорст) утверждали, что пехотная часть, начавшая стрелять, быстро ускользала из рук командования; солдата, начавшего стрелять, только чрезвычайными усилиями можно было заставить прекратить огонь и двинуться вперед. В действительном бою только первые залпы были дружными; затем они вырождались в беспорядочный вольный огонь. С другой стороны, решительные дистанции огневого боя были коротки; австрийский устав требовал, чтобы при обороне огонь открывался, когда неприятель подойдет на 100 шагов. Имелся большой соблазн — не ввязываться с неприятелем в огневой бой на такой короткой дистанции. Мориц Саксонский поэтому настаивал на производстве атаки без выстрела. К началу Семилетней войны Фридрих Великий склонился к этой же идее. Пехоте внушалось, что собственный ее интерес диктует не задерживаться под огнем неприятеля, а лезть на врага; «король берет на себя ответственность перед каждым солдатом, что неприятель не пустит свои штыки в дело, а побежит». Действительно, штыковая атака, встреченная штыками, представляет чрезвычайно редкое явление в военной истории — одна из сторон побеждает прежде, чем скрестятся клинки; принц де Линь, участник многих походов, свидетельствует, что лишь однажды за всю жизнь, в 1757 г., он слышал лязг удара штыка о штык.

Начало Семилетней войны застало прусскую пехоту обученной, но далеко не воспитанной в этой тактике, известнейшим представителем которой в истории является Суворов. В сражениях 1757 года под Прагой и Колином прусская пехота пыталась атаковать почти без выстрела, прикрывая наступление только огнем легких батальонных орудий. Результаты были неутешительны: в одном случае пруссаки победили с трудом, благодаря кавалерийскому охвату, в другом — были разбиты; развить удар прусская пехота не могла, так как озабоченный сохранением сомкнутости и порядка Фридрих даже запрещал пехоте преследовать бегом неприятеля, дрогнувшего и начавшего убегать при надвижении вплотную пруссаков. Неприятель нес сравнительно небольшие потери, не был потрясен боем; даже в тех случаях, когда атака без выстрела опрокидывала противника, себя она без преследования не окупала — так как наступающие части несли тяжелые потери, особенно в начальниках, и не годились для дальнейшего развития боя. В конце кампании 1757 года — в сражениях под Росбахом и Лейтеном — прусская пехота наступала уже со стрельбой, а в начале следующего года Фридрих Великий воспретил производство атак без стрельбы. Требования борьбы на измор против превосходных сил коалиции заставляли и стратегию и тактику эволюционировать в сторону более экономного ведения войны.

Прусский солдат давал до 4 залпов на стрельбище; боевая скорострельность достигала 2–3 залпов в минуту. Батальон был разделен на 8 плутонгов[34], и огонь вели плутонги по очереди. В течение 20-ти секунд следовали один за другим залпы всех 8 плутонгов, начиная с правофлангового, и в момент залпа левофлангового плутонга правофланговый уже готов был к новому залпу. Такая организация огня являлась своего рода требованием идти в ногу при стрельбе, заставляла подравнивать огонь, напрягать внимание, дисциплинировала войска. Хотя в бою этот искусственный огонь редко удавалось сохранить, все же другие армии стремились подражать прусской в этом кунстштюке.

Пехота образовывала две линии. В теории в эту эпоху царствовала идея косого боевого порядка. Уже Монтекуколи указывал на выгоды устремления сил против одного неприятельского фланга, с возможным его охватом, и оставления пассивного заслона против другого. Фолар, фанатик идеи колонны, блестяще реконструировал косой боевой порядок Эпаминонда в сражениях при Мантинее и Левктрах, а Пюи-Сегюр возвел его в доктрину. Фридрих Великий, большой поклонник Фолара и Пюи-Сегюра, в течение десяти лет перед Семилетней войной упорно разрабатывал на учениях технику атаки косым боевым порядкам. Последний может быть охарактеризован, как стремление произвести охват, не принося последнему в жертву ни непрерывности фронта, ни наступления по параллельным направлениям. В конце концов, техника косого порядка Фридриха вылилась в наступление в уступной форме, причем каждый следующий батальон двигался, отстав на 50 шагов от своего соседа. Эта форма наступления облегчала сохранение порядка при маневрировании, сравнительно с наступлением общим фронтом, тянувшимся на две версты; но сама по себе, конечно, она не давала преимуществ и даже позволяла противнику бить подходящих пруссаков по частям. Решительное значение она приобретала у Фридриха лишь вследствие концентрации сил на ударном фланге, где король развертывал свой резерв в виде третьей линии и иногда устраивал и четвертую линию из гусар, а, главным образом, вследствие внезапности, с которой Фридрих развертывал свой косой боевой порядок против фланга противника. Вероятно, прусская пехота под Лейтеном, выведенная внезапно на продолжение фланга противника, одержала бы равный успех и простым фронтальным ударом, но все современники усматривали какую-то таинственную силу в «косом» маневрировании прусского фронта; соседи стремились копировать его.

Прусская линейная пехота была приспособлена только к бою на открытой равнине, где солдат не ускользал из-под наблюдения офицера и где возможно было сохранять до конца сомкнутый строй. Перелески, селения были крайне неблагоприятны для прусской армии; Фридрих, даже если приходилось обороняться в деревне, воспрещал занимать солдатами дома. Главный же противник Пруссии — Австрия — располагал хорошей и многочисленной легкой пехотой — кроаты (сербы), пандуры и т. п. австрийские граничары, т. е. род поселенного войска, казаков, которые прикрывали австро-турецкую границу. Австрийская легкая пехота, укомплектованная воинственными полуварварами, не задавленная возбуждающей стремление дезертировать дисциплиной, дралась очень искусно в рассыпном строю, искусно пользовалась местностью и могла бы быть еще шире использована, если бы общее тяготение всех армий старого режима не толкало их на проторенный прусской армией путь муштровки. Пандуры и кроаты, которым начали подражать батальоны легкой пехоты и егеря в других армиях, являлись предтечей воспитанной в других условиях и проникнутой энтузиазмом французской революционной пехоты, которая заставила признать право гражданства за боем в рассыпном строю[35].

В виду необходимости борьбы с партизанскими действиями, которые широко развивались австрийскими легкими войсками, Фридрих должен был увеличить с 4 до 6 число батальонов легкой пехоты; они получали такое же укомплектование, как линейная прусская пехота; чтобы этот дрянной состав не разбегался, он не подвергался палочной дисциплине, находился на положении полусвободной челяди, и на его проступки на войне смотрели сквозь пальцы. В результате получились у пруссаков только разбойничьи банды, которых презирали свои и чужие и которые грабили население[36]. Только егерские роты, укомплектованные лесниками, показали себя на большой высоте и оказали серьезные услуги. Но и в других государствах, где легкая пехота была удачнее организована, она еще являлась не реформированной пехотой, а вспомогательным родом оружия.

Кавалерия играла существенную роль в армии Фридриха Великого. В начале XVI века, когда в пехоте солдаты уже склеивались в тактические единицы, а конница еще сохраняла рыцарский характер, процент конных бойцов сильно уменьшился, армии и их боевые действия получили ярко выраженный пехотный характер. Но переход всей конницы вслед за рейтарами, к организации в тактические единицы, демократизировавшей тип кавалерийского солдата, позволил сильно увеличить процент конницы, и в первой половине XVII века армии часто состоят из равного числа пехотинцев и кавалеристов. Увеличение размеров армий в 3–4 раза при переходе к постоянным войскам во вторую половину XVII века выдвинуло на первый план требования экономии; увеличивался преимущественно наиболее дешевый род войск — пехота, а кавалерии, в процентном отношении, в составе армий стало меньше. При возникновении прусской постоянной армии, в войсках Великого Курфюрста, кавалерия составляла только 1/7 часть армии. Ухудшение моральных качеств пехоты XVIII века, неспособность ее к бою за местные предметы, поиски открытых пространств для боя, механические основы линейного боевого порядка, — все это открыло в XVIII веке обширное поприще для деятельности кавалерии, создало «золотой век конницы». Фридрих Великий увеличил кавалерию в составе своей армии до 25 %; в мирное время на каждых 100–200 человек населения Пруссии приходился один кавалерист — максимум, который могла содержать страна.

Фридрих унаследовал от своего отца хорошо дисциплинированную, обученную фельдмаршалом Леопольдом Дессау пехоту, в развитие пехоты не вложил ничего нового, так что слова Беренхорста (сына Леопольда Дессау), что Фридрих умеет тратить войска, но не воспитывать их, вполне оправдываются по отношению к пехоте. Но по отношению к кавалерии Фридрих явился реформатором. В первом же сражении, которое дал Фридрих под Мольвицем в 1741 г., его кавалерия была побита австрийской и увлекла его самого с поля сражения, но оставшаяся пехота, одна, своими силами, вышла победительницей из боя. Фридрих принялся за переработку своей кавалерии: 400 офицеров было удалено в отставку, во главе поставлены выдающиеся начальники, от кавалерии была потребована атака широкими аллюрами, сначала с 700 шагов, а затем и с 1800 шагов. Под угрозой бесчестия, кавалерийские начальники обязаны были всегда сохранять за собой инициативу атаки и первыми бросаться на неприятеля. Всякая стрельба из пистолетов была во время атаки отменена. На широком аллюре эскадроны должны были держаться возможно сомкнуто — стремя к стремени. Исход кавалерийского столкновения предрешался не действием оружия, хотя бы холодного, а ударом на врага сомкнутой, слитой в одно целое массы всадников. Родилось представление о шоке — натиске конной лавины, наскакивающей полным карьером и своей живой силой опрокидывающей все на своем пути. Если у сербов создалась поговорка, что сражение выигрывается не оружием, а сердцем героя, то знаменитейшему кавалерийскому вождю Фридриха, Зейдлицу, принадлежит мысль: кавалерийская атака выигрывается не столько саблями, сколько хлыстами. На учениях кавалерийские массы тренировались Зейдлицем чрезвычайно энергично. По прусскому уставу 1743 г. все перестроения, имеющие целью развертывание фронта, а также и атака, должны были обязательно производиться на галопе. Когда Фридрих обращал внимание Зейдлица на большое количество увечий, которые получают кавалеристы при падениях на учениях и на усложнение этим вопроса о комплектовании, Зейдлиц просил короля не обращать внимания на такие пустяки.

С переносом центра тяжести на шок, боевые действия конницы Фридриха отлились, в общем, в ту форму, которая сохранилась для действий кавалерийских масс на протяжении XIX века. Боевой порядок конницы — трехлинейный; линейное начало в тактике конницы держалось долго после перехода пехоты к глубокой, перпендикулярной тактике, вследствие предпочтительности поддержки кавалерии не сзади, а из уступа, в виду значения флангов в кавалерийском бою; поддержка сзади или опоздает к решительному моменту, или, в случае неудачи, будет даже смята хлынувшей назад первой линией. Только развитие спешенного боя и применение техники в чисто кавалерийском бою (пулеметы, полковая артиллерия, броневики) заставили ныне и конницу отказаться от Фридриховской линейной тактики.

Так как вся Фридриховская армия представляла на поле сражения один корпус, одно совместно работающее коллективное тело, то вся кавалерия объединялась в две массы на флангах армии, где кавалерийским вождям открывался большой простор для действий и где кавалерия до момента атаки не страдала от огня. Этот обычай сильных кавалерийских крыльев удержался до эпохи Наполеона.

Гусары. Кавалерия Фридриха Великого была укомплектована несколько лучшими элементами, чем пехота. Однако, палочная дисциплина в кирасирских и драгунских полках была столь же беспощадна, как и в пехоте, и благонадежность кавалеристов в отношении дезертирства не стояла на достаточной высоте, чтобы можно было высылать на значительное удаление малые кавалерийские части — разъезды. Поэтому, разведка в армии Фридриха Великого стояла весьма неважно, и бывали моменты (например, при вторжении в Богемию 1744 г.), когда австрийские легкие войска совершенно отрезывали пруссаков от всяких источников осведомления, и приходилось действовать положительно вслепую. Фридрих Великий искал выхода в организации легкой конницы, которая воспитывалась бы в духе авантюризма получала бы ряд поблажек и не была бы подчинена общей суровой дисциплине армии. С этой целью Фридрих начал развивать гусар[37]; число их было увеличено с 9 до 80 эскадронов; их обучению и воспитанию Фридрих уделял много внимания. Нерегулярные и полурегулярные части удаются, как мы уже видели на примере начала средних веков, в коннице гораздо легче, чем в пехоте, и гусары Фридриха оказались гораздо полезнее для армии, чем его легкая пехота. Вначале гусары относились к пехоте и только после Семилетней войны были отнесены к кавалерии. Конный состав был много мельче, чем в других кавалерийских частях; гусарским офицерам воспрещалось жениться, чтобы не угашать в них духа предприимчивых партизан.

Таким образом, в конце XVIII века, несовершенство комплектования и устройства насильно вербованных армий заставило установить в пехоте и кавалерии деление на линейные и легкие войска. Линейные пехота и конница — это войска поля сражения, беспомощные на театре войны; легкая пехота и конница — это войска театра войны, недостаточно дисциплинированные для регулярных действий, своего рода партизаны. Такое деление вызывало острую критику выдающихся писателей, но только французской революции удалось уничтожить противоречия, мешавшие в одних и тех же частях соединить достоинства легких и линейных частей.

Артиллерия. В отношении артиллерии тактика Фридриха Великого характерна стремлением образовать перед ударным крылом боевого порядка крупную батарею из орудий тяжелого калибра (Мольвиц, Цорндорф и друг. сражения), которые своим огнем подготовляли решительную атаку. Немцы восходят с традицией использования тяжелых пушек в полевых боях к Фридриху Великому. Позиционный характер, который приняла Семилетняя война, существенно отразился на увеличении артиллерии в составе армий. Инициатива увеличения принадлежала, однако, не пруссакам, а австрийцам и отчасти русским, которые стремились занимать укрепленные позиции, обеспечиваемые могущественной артиллерией. Насколько позиционная борьба отразилась на численности артиллерии, видно из следующего сопоставления: под Мольвицем (1741 г.) на 1000 штыков у пруссаков 2,5 орудия, у австрийцев 1 орудие; под Торгау (1760 г.) — у пруссаков 6 орудий, у австрийцев 7 орудии. В том же направлении в XX веке уклонилось и развитие европейских армий под влиянием позиционного опыта мировой войны.

Стратегия. Фридрих Великий со своей, сравнительно с масштабом XIX века, небольшой армией, с вынужденным перерывом в военных действиях на зиму, когда приходилось, в виду невозможности бивакировать в поле и равной невозможности располагать солдат, стремящихся дезертировать, по обывательским домам, обязательно занимать зимние квартиры — не мог задаваться обширными планами глубокого вторжения на неприятельскую территорию, для нанесения противнику смертельного удара. Сражения эпохи Фридриха Великого были связаны с тяжелыми потерями для победителя, а также и для побежденного. Победа над австрийцами и саксонцами при Сооре (1745 г.) была куплена прусской пехотой ценой 25 % потерь, успех над русскими при Цорндорфе стоил прусской пехоте половины состава убитыми и ранеными. Преследованию мешал состав армии, в которой после успешного боя необходимо было установить полный и строгий порядок; в этих условиях даже победа не всегда окупала потери; современных средств для быстрого укомплектования армии не было — каждый полк, в течение периода зимних квартир, сам выполнял для себя роль западного батальона. Фридрих Великий говорил, что со своими войсками он мог бы завоевать весь свет, если бы победа для них не была столь же гибельной, как для противников — поражение. Магазинное довольствие делало армию крайне чувствительной к тыловым сообщениям. Один лишь раз в 1744 г. Фридрих Великий глубоко вторгся в пределы Богемии; австрийский фельдмаршал Траун, занимая труднодоступные позиции, перерезывая легкими войсками тыл пруссаков, без боя вынудил наполовину поредевшую прусскую армию к отступлению. Фридрих Великий называл после этого похода Трауна своим учителем. В начале войны, когда Фридрих располагал свежей, обученной армией с энергичными офицерами, с полными рядами в батальонах, он охотно шел на риск боя. Но общее отношение Прусского короля, когда он созрел в военном отношении (1750 г.), выражается следующей мыслью из его «Военного Искусства», написанного французскими стихами[38]: «Не вступайте никогда без серьезных оснований в бой, где смерть собирает такую ужасную жатву». Эта мысль очень характерна для стратегии XVI–XVIII веков и резко противоречит вытекающему из Наполеоновских войн учению, которое видит на войне только одну цель — уничтожение живой силы неприятеля, и знает только одно средство к тому — решительное сражение. Только когда французская революция открыла в народных массах неисчерпаемый запас для пополнения армии, мысль полководца перестала бояться потерь, и создалась ударная Наполеоновская стратегия сокрушения. До тех же пор полководец, работавший с ограниченным человеческим материалом, должен был не забывать о «Пирровых победах», после которых может не остаться армии, долженствующей продолжать победное шествие. Для Фридриха Великого, как и для других полководцев до Наполеоновского периода, сражение являлось только одним из средств для достижения цели: выдержка до конца, о которой вспомнил Гинденбург во время мировой войны («победит тот, у кого нервы выдержат до конца»[39], заботила полководцев в первую очередь; надо было стремиться, чтобы каждый месяц войны наносил противнику в его экономических ресурсах[40] и политическом сознании более тяжелые раны, чем нам — вот основания стратегии измора, отнюдь не отказывающейся, когда в том возникает необходимость, от принятия решительного сражения, но видящей в бою только одно из средств для достижения победы. Фридрих Великий — величайший мастер стратегии измора; в Семилетней войне он добился своей цели — не возвратить Австрии захваченной у нее Силезии — в борьбе против могущественной коалиции Австрии, России и Франции.

Стратегии измора, правильно учитывающей все политические и экономические условия войны, идущей к разложению мощи врага не только путем боевых операций армий, но знающей и другие средства (экономическая блокада, политическая агитация, дипломатическая интервенция и.т. д.), грозит всегда опасность вырождения в противоположность Наполеоновской стратегии — в стратегию бессилья, в стратегию искусственного маневра, пустой угрозы противнику, за которой не следует удара. Такой лающей, но не кусающей стратегией явилась стратегий Фридриха, когда он, имея уже 66 лет от роду, предпринял войну за баварское наследство (1778–79 г.). Вся кампания протекла в бесплодном маневрировании; австрийский, полководец Ласси оказался достойным партнером для выдохшегося прусского короля, Фридрих Великий в эту эпоху, «уже уставший царствовать над рабами», несомненно потерял веру в моральные силы своей армии, понимая лучше всей восторгавшейся Европы ее слабости, и боялся рисковать. Война обратилась в вооруженную демонстрацию; противники разошлись без единого боя. Тогда как русский генерал Суворов, с неукротимым порывом к решению военных задач боем, желчно критиковал «ученый Лассиев кордон», многие писатели увлекались этим новым видом бескровной войны, видели в нем знамение прогресса человечества и его гуманности (напр., будущий прусский военный министр Бойен); а солдаты, с их непосредственным чутьем, прозвали эту войну-посмешище — «картофельной войной», так как пострадавшими оказались только картофельные посевы.

Войны XVII и XVIII веков часто характеризуются, как кабинетные. Термин «кабинетная война» употребляется, как понятие, противоположное народной войне. Война представляла дело только правительства, «кабинета», а не наций, не широких масс. Отсюда, однако, было бы ошибочно сделать вывод, что в то время, наряду с вооруженной борьбой, не существовало вовсе агитационного фронта борьбы. Бумажная война всегда сопровождала военные действия. Фридрих Великий не презирал фабрикацию фальшивых документов, которые позволили бы ему воспользоваться какими-либо национальными или религиозными козырями. Однако, фронт борьбы, обращенный к массам, являлся B XVIII веке еще чисто вспомогательным. Правительство шло своим путем, а какой-нибудь «прилежный правовед» выступал в роли его адвоката перед массами. Поведение армии в отношении населения имело решающее значение на агитационном фронте. Со своей циничной откровенностью, Фридрих Великий так инструктировал своих генералов: «надо обрисовывать неприятеля в самом неприглядном виде и возводить на него обвинения во всевозможных замыслах против страны. В протестантских странах, как Саксония, надо играть роль защитников лютеранской религии, в католической стране мы должны постоянно твердить о веротерпимости». Следует «заставить себе служить небо и ад».

You are here: Главная Литература Военная история Эволюция военного искусства: развитие постоянных армий, Фридрих Великий, судьбы военного искусства в России